Знаменитости -> Полный кавалер ордена Славы Михаил Федорович Паньков.

Есть в Хабаровске улица Панькова
История любви Михаила Панькова.

Ирина Полникова

Героя войны, полного кавалера ордена Славы, замечательного строителя. И это, пожалуй, все, что многие из нас знают об этом человеке. Несправедливо и страшно обидно. А ведь одна только история его любви достойна настоящего романа... МНЕ давно хотелось поговорить с ней по душам.

С того самого дня, как Елена Георгиевна Панькова появилась у нас в городском обществе "Мемориал", хрупкая, редкого достоинства женщина, удивительно немногословная. Но сблизиться никак не получалось. "Я еще не готова рассказать о Мише и о себе, мне нужно время. Если б ты только знала, как тяжело он умирал..." Я ждала несколько лет. И вот на днях она ответила на мой звонок: "Приезжай".

...Они познакомились в сорок восьмом, на лагерной стройке: прораб, красавец-фронтовик, и "политическая" заключенная со статьей за недоносительство. В те годы в Хабаровске редко какой объект социндустрии не возводился дешевой рабсилой. Станкостроительный завод был в том же ряду. Вольнонаемные строили, но зэков было больше. "Возили под конвоем, едешь по городу и стыдно голову поднять..." Однажды, как бы невзначай, он сказал ей: "Лена, а не выйти ли вам за меня замуж?

Вы только представьте, какие бы у нас получились сыновья..." Замуж, да вы бредите, Михаил Федорович! У зэчки Лены Асламиной лагерного сроку еще было девять полных лет. И несвободна она была вдвойне - на воле остался муж, разжалованный военный летчик, и уже в лагере у нее родилась дочь Лара. Замуж!.. А ведь не шутил герой войны. И дождался ее из лагеря. Слава Богу, что срок Елене Георгиевне скостили до четырех лет.

Но это только на воле кажется, что время летит, не угонишься, а в лагере надо было эти годы не просто прожить. Нужно было выжить. ЕСЛИ БЫ только знала ее бабуля, Ольга Епифановна, дворянка, говорившая на девяти языках, взявшая на воспитание оставшихся сиротами после расстрела "за белогвардейское прошлое" своего двоюродного зятя, красного командира Асламина, двух малолеток - Лелю и Николашу, как однажды аукнется на судьбе ее любимицы такой замечательный факт биографии их прадеда.

Блестящий офицер, он был распределен после окончания питерского морского колледжа на фрегат "Паллада", но выйти в море вместе с командой не сумел - дома случилась трагедия. Когда же дела были улажены, Епифан Петрович попытался догнать фрегат на шлюпе, но на Балтике попал в жестокий шторм и чудом остался жив. "Паллада" так и отправилась в свой знаменитый поход без него.

Практически через век его правнучка "догонит" упокоившийся на дне Императорской гавани воспетый Гончаровым фрегат: именно в Совгавани военный суд приговорит двадцатидвухлетнюю Лену к десяти годам исправительных работ. Следователь, который принял дело по доносу лучшей подруги их дома, путался с вопросами и долго не мог сформулировать для Лены обвинительную статью. Но в итоге, через полтора месяца, смог - иначе бы и сам отправился вслед за "изменниками Родины".

А дело, естественно, яйца выеденного не стоило. Случилось так, что старшая сестра Елены Георгиевны, Иринка, как до сих пор она ее называет, после смерти мамы и расстрела отца воспитывалась в другой семье, в Киеве. Во время войны их всех поразметало - Лена с бабушкой остались в Кировограде, а Иринку угнали в Германию. Она вернулась уже в сорок шестом в Кировоград, к единственной родной душе - Лена уже училась в пединституте и жила одна.

Сестры не расставались и после замужества младшей, вместе отправились "служить" на Сахалин, под Корсаков, куда получили распределение молодые. И вот однажды в большой компании Ирина позволила себе расслабиться и рассказать, как, оказывается, неплохо жили немцы до войны. Она обшивала разных фрау и насмотрелась чужого достатка. За этот рассказ и влепили ей измену Родине и 25 лет лагерей. А Лену "привлекли" для массовости, чтобы дело повнушительнее смотрелось.

КОГДА из Корсакова их доставили в Совгавань военным бортом, Елена Георгиевна была на четвертом месяце беременности. И дочку, рожденную в лагерном лазарете (был такой в районе дендрария), ее отец увидит уже двухлетней: Лене разрешат отправить ее к "свекрам" в Сибирь. Сжалятся: среди охранников и врачей там тоже встречались люди. Первые, подняв дело Асламиной, советовали ей писать Сталину, но она не стала. А вторые, она их помнит по именам, однажды буквально вытащили их с Ларочкой с того света. Случилось это как раз после амнистии пятидесятого года, на которую очень надеялась Елена Георгиевна, но - полный отказ. А тут еще из дома (от родителей Ленечки - так до сих пор она и зовет первого мужа) вдруг пришло письмо, страшно разбитное, от какой-то неведомой дамы. Писала, что вот спасла Леонида от смертельной тоски в связи с вашим долгим отсутствием в местах не столь отдаленных и его разжалованием по вашей вине, живем мы с ним теперь гражданским браком и вскоре ждем ребенка.

И Елена Георгиевна оступилась. Отсылала обратно мужнины письма, даже зная уже от его родителей, что Ленечка пытался свести счеты с жизнью... Не смогла простить. А тут еще и амнистия мимо "прошла", и она сорвалась. Врачи, поставив обычный вполне для лагерных условий диагноз - возвратная инфекционная желтуха, полгода не могли поставить ее на ноги. Она просто умирала. Не помогла даже шоковая информация, что в детском отделении, рядом с ней, от диспепсии умирала годовалая дочь.

И вот тогда ее спасла... бабуля, Ольга Епифановна: она "пришла" за ней, велела собраться и не забыть врачей поблагодарить. А Лена поблагодарить забыла и вернулась в свою палату, в опостылевший лагерь. Когда впервые за многие месяцы она пришла в себя и рассказала Марии Николаевне, лечащему врачу, про свой странный сон, та нисколько не удивилась ее "забывчивости". "Ты в бреду меня с бабушкой познакомила и за все отблагодарила..."

И она тогда поняла, что жизнь не кончилась, что надо цепляться за каждый ее миг. Она очень старалась выздороветь, потому что Ларочка умирала. КОГДА ее привели в детское отделение для умирающих, случилось чудо: ребенок, узнав мать, вдруг совершенно четко потребовал селедки. "Пусть съест перед смертью", - сказала дежурная сиделка и выдала Елене Георгиевне ржавый "хвост". Наверное, молитвы помогли, или лагерная селедка, но Ларочка с того дня пошла на поправку.

...Единственным утешением в эти долгие годы ожидания освобождения из лагеря стало для Елены Георгиевны сделанное однажды Михаилом Федоровичем, хорошо знавшим ее историю и не отступившимся от своей любви, немного неуклюжее признание: "Я в вас втрескался на всю жизнь..." Несмотря на свой могучий рост, бравую выправку и командирский голос, Паньков был очень застенчивым человеком и красиво, чтоб сердце брало, говорить не умел. Он взял ее в жены. Тридцатитрехлетним, когда родня уже записала его в бобыли.

Про войну, на которую Михаил Федорович был призван восемнадцатилетним, он по молодости вспоминать не очень любил. Хотя фронтовой путь гвардии старшего сержанта и командира отделения разведки Панькова , начиная со Сталинграда, Курской дуги и кончая победной Прагой, был в самом высоком смысле - геройским. Почти мальчишкой он получил одну из первых своих наград - орден Красной Звезды - за находчивость, которая не многим, не в пример ему старослужащим и обстрелянным, была бы под силу. В одном из майских боев сорок четвертого, на Втором Украинском фронте, в критический момент фашистской атаки он сумел отбить командную высоту и, развернув захваченную батарею, задать немцам жару. Тогда он впервые стал героем фронтовой многотиражки, очерк так и был назван "Подвиг Михаила Панькова ".

ЕМУ ДОСТАЛОСЬ за войну увидеть и пройти через многое: пережить два тяжелых ранения и вернуться в строй, и попасть однажды у Донца со своей разведкой в окружение, и вырваться без потерь, и заработать три боевых Славы. И об этом - отдельный рассказ. Первый орден Славы (третьей степени) ст. сержант Паньков получил, если поднять его наградной лист, за то, что "показал себя умелым и отважным разведчиком". Скупые строки того листа донесли следующее, что 17 марта 1944 года тов. Паньков в боях за деревню Костовата первым ворвался на одну из улиц деревни и в бою истребил семерых немецких солдат, а на утро следующего дня в разведке у западной окраины деревни Дарница обнаружил шесть пулеметных точек и кочующий миномет, передав точные координаты противника на батарею дивизиона. В результате - огневые точки неприятеля были подавлены.

"Вторую степень" Михаил Федорович получил за то, что "смело принял на себя удар атакующей пехоты противника, поддержанной танками и бронетранспортерами севернее села Барт. Развернув свое орудие, товарищ Паньков открыл огонь. Два танка запылали, один бронетранспортер был подбит, выскочившие из него автоматчики (9 человек) были расстреляны расчетом тов. Панькова ". А вот со Славой первой степени вышла почти детективная история со счастливым послевоенным финалом. Дело в том, что сержант Паньков был к ней представлен за свой очередной подвиг, но по ошибке штабных наградные документы ушли "на орден" Отечественной войны. Он был в разведке у села со смешным названием Мовилень, ушел к переднему краю фашистов, как часто рисковал, один. И напоролся. Три атаки отбил, пытались немцы взять его в плен серьезными силами, но вместо русского "языка" получили двенадцать своих трупов. А через день он снова отличился.

Но уже, как следует из приказа, "находясь в боевых порядках пехоты", уничтожил семь пулеметных точек, одну минбатарею... После тех боев, в сумятице скорого наступления, Панькову вручили, вроде как отследив ошибку (и опять же повторив ее), вместо ордена Отечественной войны - Славу. Но вместо первой степени - второй. На войне как на войне, главное ведь, что живой и герой при этом. И без разницы, что не полный Кавалер. Какое это, по большому счету, в дни Победы имело значение?

И только в семидесятые годы один дотошный военкор, копаясь в архивах, наткнулся на имя Панькова , сличил документы и врученные награды и восстановил порядок. НЕДОСТАЮЩИЙ орден Михаилу Федоровичу вручали летом 1973 года, и в семье хранят снимки с того торжества: на одном из них, который был сделан не для "официоза", он со своими сыновьями - Петром и Сашей. Я глядела на этот снимок и почему-то вспомнила его фразу: "Вы только представьте, Лена, какие у нас с вами получились бы сыновья..." Михаил Федорович работал до последнего, выйти на пенсию так и не успел. Слег. Ему говорили, что у него просто осложненный хондроз. А врачи "поставили" неоперабельную опухоль, на позвоночнике. Профессор Кустов, пытаясь найти выход, летал в Москву, на консилиум онкологов, а вернувшись, сказал Елене Георгиевне, что солгать Михаилу Федоровичу не сможет. Он сгорел за полгода, и ни на секунду Елена Георгиевна не оставляла его в палате одного. Вырывалась к мальчишкам домой, раз в неделю, и обратно, к Мише.

В одну из таких побывок, когда Михаил Федорович еще не так был плох, она приняла делегацию с его работы. Якобы посоветоваться зашло начальство - что бы такого хорошего Михаилу Федоровичу подарить к выходу на заслуженный отдых. Но вели себя делегированные люди почему-то очень странно - квартиру осмотрели, давно ли был ремонт, интересовались, может, что из обстановки нужно? А потом выяснилось, что анонимка пришла на Панькова: живет как король за счет стройтреста...

Посмотрели проверяющие и, признавшись, что не по своей воле с таким визитом пришли, принесли Елене Георгиевне свои извинения. Михаил Федорович, слава Богу, о том подметном письме так и не узнал. Его верный тыл, любимая жена, просто "похоронила" в себе эту мерзость. В доме Паньковых , со дня ухода его главы, немногое изменилось. Появился в доме новый член семьи - овчарка, Антон, новый линолеум Саша настелил, печь на кухне - тоже недавнее приобретение. А так - все идет как будто прежним порядком. И только самым близким разрешается присесть за семейным столом "на Мишином месте". КОГДА становится совсем невмоготу, Елена Георгиевна "ставит" на видео единственную пленку, с живым Михаилом Федоровичем, и как будто нет четырнадцати лет, прожитых без него.

Источник: http://www.khv.ru/md/1998/12544/theme10.htm

Top